Министерство экономического развития РФ подготовило и направило на согласование новую версию законопроекта о регулировании выбросов парниковых газов.

Законопроект включает в себя как предложения по налоговой поддержке предприятий, которые сокращают выбросы парниковых газов, так и введение платежей за превышение лимитов выбросов. Инициатива министерства подразумевает запуск в Российской Федерации внутреннего рынка торговли единицами сокращения выбросов.

Насколько такой подход Минэкономики может повлиять на структуру российской экономики? Необходимо ли России отчаянно бороться с выбросами парниковых газов? И насколько вообще наша страна должна копировать западный подход в части контроля выбросов? В этих вопросах разобралось Федеральное агентство новостей.

Немного статистики

Начнем с неочевидной цифры: две трети добытого в 2017 году природного газа Россия потратила на внутреннее потребление. Львиная доля из этих 468 млрд куб. м российского потребления природного газа пришлась не на промышленность, а на бытовое потребление газа и производство тепла и электроэнергии. При этом электроэнергию в России в большинстве случаев производят по комбинированному циклу, с последующим отбором тепла на нужды отопления.

По совокупности бытовое потребление газа, расходы на жилищно-коммунальное хозяйство в виде котельных и ТЭЦ, а также использование газа в электроэнергетике составляют около 70% всего российского баланса «голубого топлива». На функционирование обширной газотранспортной системы страны тратится еще 10% потребления. И лишь порядка 17% «голубого топлива» потребляет российская промышленность.

Таким образом, на промышленное производство, часто достаточно энергоемкое в условиях отечественного климата и структуры экономики, страна тратит лишь около 80 млрд куб. м природного газа в год — почти втрое меньше, чем она отправила на экспорт (227 млрд куб. м) в 2017 году.

Кстати, расходы на газотранспортную систему России, а это около 47 млрд куб. м, — это своеобразная плата за экспортную газовую стратегию страны. Так как весьма очевидно, что расходы на газопроводы, в частности «натуральные», а также на газ для перекачивающих «голубое топливо» турбин, растут пропорционально длине обслуживаемого трубопровода.

Такая же ситуация наблюдается в России и с еще одним «виновником» парникового эффекта — каменным углем. Поставки угля российским потребителям, по данным Министерства энергетики России, за последнюю пятилетку сократились более чем на 20 млн тонн — до 167 млн тонн в 2017 году. В то же время экспорт вырос практически на треть и достиг 185 млн тонн в 2017 году, уверенно превысив внутреннее потребление. В этом году тенденция только усилилась.

При этом основой внутреннего потребления угля остается жилищно-коммунальное хозяйство страны (54%) и большая энергетика (46%). А как его сократить-то? Зиму ведь в России пока что указом Минэкономики не отменили, и половину года на большей части территории страны стоят нулевые или отрицательные температуры.

Но даже солидный объем потребления «грязного» каменного угля практически неизбежно сократится на 5 млн тонн в следующее пятилетие. Это произойдет за счет замены старых, отработавший свой ресурс угольных энергоблоков на российских ТЭС, построенных 40—50 лет назад, на новые, более эффективные — как угольные, так и газовые.

Кстати, в 46% потребления угля, опять-таки, большую часть составляет отрасль, для которой он по-прежнему незаменим, — это черная металлургия. Без коксующегося угля нет производства первичного металла — будь то в России, в США или в Китае. Все прочие альтернативы требуют даже большего объема первичной энергии — и, как следствие, создают более мощные выбросы парниковых газов.

В 2017 году Россия произвела около 84 млн тонн коксующихся углей. При этом, как и в случае с газом и с энергетическими углями, значительная доля этого продукта была отправлена на экспорт, в первую очередь в Китай. В целом же экспорт коксующегося угля и продуктов из него из России по всему миру достиг 22,6 млн тонн в 2017 году, что составило около 27% добытого.

Чтобы закончить рассказ о минеральных топливах, которые обычно считаются основными виновниками «глобального потепления», упомянем российскую нефть. Здесь ситуация практически повторяет расклад с российскими газом и углем, с тем отличием, что основным потребителем продуктов переработки российской нефти выступает транспортная отрасль страны — за счет протяженности территории Российской Федерации.

Но в целом, ситуация обстоит ровно так же: экспорт нефти из нашей страны в 2017 году составил 256,79 млн тонн, а добыча — 548,8 млн тонн. Таким образом, на экспорт Россия отправляла около 46% добытой нефти, в то время как в отечественной экономике работало чуть больше половины добытого «черного золота».

Важное уточнение

Уже понятно, что в аргументе о «громадных парниковых выбросах» России, которую часто любят брать в качестве мерила неэффективности российской промышленности, имеется большая доля лукавства и сознательной лжи. Фактически, весь экспорт России представляет собой «чистую» энергию — газ закачан в газопроводы, нефть погружена на танкеры, а уголь — в вагоны или даже частично переработан в кокс. То же самое касается и энергоемких продуктов черной и цветной металлургии страны — для них «парниковая цена» уже сидит внутри стали, алюминия или титана.

Все энергетические затраты на такого рода операции уже понесены внутри самой России, а готовая продукция отправлена на экспорт и создает впечатление энергоэффективных экономик стран-импортеров. При этом, как указывалось, «плата» России за магистральные трубопроводы составляет около 47 млрд куб. м в год. Для сравнения, расходы на всю промышленность страны не превышают 80 млрд куб. м природного газа в год. Сравнимые величины!

Точно так же понятно, что сократить потребление газа, угля или нефтепродуктов российским населением можно исключительно за счет снижения его жизненных стандартов.

Например, мало кто задумывается, почему в английском языке гостиная называется living room («жилая комната»), в то время как спальня скромно именуется bedroom (буквально: «комната с кроватью»). Для ответа на этот вопрос достаточно почитать классические английские романы: в начале сюжета вся английская семья чинно сидит возле камина в гостиной, зябко греясь возле его тусклого пламени в своих твидовых костюмах и попивая горячий five o’clock tea (вечерний чай). После чего разбредается по холодным спальням, прячась от пронизывающего холода под толстыми одеялами.

Смешные ночные колпаки, которые то и дело оказываются спутниками европейских книжных героев, — тоже от традиции держать лишь одну теплую комнату в доме: чтобы в холодной спальне не отморозить случайно уши или лысину. Ну а утренняя ситуация описана в массе произведений европейских классиков: разбить ледок в умывальнике, быстро умыться — и галопом бежать в какое-нибудь помещение, где много народу и есть центральное угольное (!) отопление.

Кстати, угольное отопление и угольно-газовое уличное освещение существовали в Англии вплоть до середины 1970-х годов, пока наконец в Северном море не открыли богатые залежи природного газа. После чего ситуация с зимним угольным смогом над крупными городами Великобритании была взята под минимальный контроль.

К нынешнему времени газовые месторождения Северного моря ожидаемо истощились — и Великобритания снова подсела на «российскую газовую иглу» поставок СПГ и трубопроводного газа. Ведь мало кому хочется снова жить в «романтическом» лондонском угольном смоге.

Мнение эксперта

За комментарием в части оценки проекта постановления Минэкономики ФАН обратилось к заместителю директора Института национальной энергетики Александру Фролову. Он высказал мнение как о самом проекте министерства, так и об общей ситуации с выбросами парниковых газов в мире.

«Комплексный подход, который должен несомненно учитывать такого рода законопроект, следует строить на основе разумного целеполагания. С чем мы боремся? С выбросами CO2 или других парниковых газов — или же с неким «глобальным потеплением», ни реальной динамики, ни первопричин и последствий которого мы даже сейчас толком не понимаем?» — задал обоснованный вопрос эксперт.

По словам Фролова, сама по себе идея борьбы с вредными выбросами в атмосферу, безусловно, является благородным и необходимым начинанием, однако попытка сведения ее к банальной торговле «килограммами CO2» может привести к строго противоположным результатам.

«Посмотрите, что с этим начинанием произошло в Европе, которая в середине 2000-х годов выступила флагманом этого процесса, — комментирует эксперт практику международного опыта. — Неафишируемой, но очевидной целью европейских «углеродных» законов было желание обеспечить заказами свои отрасли промышленности, в первую очередь — производящие оборудование возобновляемой энергетики (ВЭ), для ветряных и солнечных электростанций».

Однако результат внезапно оказался совсем иным, добавил эксперт: европейские производства переехали в Китай, ведь там возник и свой рынок ВЭ, даже более мощный, чем в Европе. В КНР сосредоточены источники сырья, и там дешевая рабочая сила.

«В итоге европейские производители стали разоряться, а ажиотаж и бум в вопросе контроля парниковых выбросов и ВЭ ожидаемо пошел в Европе на спад», — отметил собеседник ФАН.

Исходя из этого, Фролов задает вопрос по экономическому смыслу законопроекта Минэкономики: какие отрасли российской экономики должна простимулировать их инициатива?

В настоящее время в России нет даже того, что было в Европе в середине 2000-х годов: своей производящей промышленности, которая работала бы в сфере производства оборудования для возобновляемой энергетики, пояснил эксперт. В то время как Китай, с его мощнейшей индустрией, никуда не исчез — и именно он вполне может стать главным выгодополучателем такого начинания.

«Еще один вопрос: а куда девать существующую в стране традиционную энергетику, которая «заточена» на использование минерального топлива? Куда, например, утилизировать только недавно построенные газовые электростанции, по которым, в частности, государство давало инвесторам четкие гарантии по сбыту их электроэнергии?» — интересуется специалист.

По оценке Фролова, именно в такую ситуацию попала совсем недавно Германия — ее буквально спасли от масштабного отключения сетей газовые станции, которые некоторые уже поспешили отправить на «свалку истории».

«Внезапно прошедшей зимой в Германии случилась неделя безветренной и облачной погоды, — напомнил заместитель директора Института национальной энергетики. — И вдруг оказалось, что традиционная генерация — это единственное спасение в таком кризисе, который ни ветряки, ни солнечные батареи закрыть не могут просто физически. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что в российских условиях это был бы уже не кризис, а катастрофа».

Так стоит ли России играться в «борьбу с глобальным потеплением»? Или просто, как говорится, «некоторые любят погорячее»?

Игра в борьбу

Конечно, в инициативе Минэкономики можно найти и рациональные моменты. Например, около 5% баланса добычи газа в стране скромно записываются в «сопутствующие потери». А это, на секундочку, около 34 млрд куб. м природного газа в год — потребление такой немаленькой страны, как Украина!

Значительная часть подобных производственных потерь — это сжигание попутного нефтяного газа, которое вот уже которое десятилетие наблюдается на российских нефтепромыслах. Уж сколько было принято обязывающих, штрафующих, запретительных и стимулирующих документов — а воз и ныне там.

В 2017 году, согласно спутниковым данным программы Всемирного банка, в России сжигалось 19,9 млрд куб. м попутного природного газа — четверть от потребленного российской промышленностью!

При этом общее снижение на 2,5 млрд куб. м сжигаемого газа (в 2016 году было и вовсе 22,4 млрд куб. м) вселяет надежду, но отнюдь не радует: Россия по-прежнему удерживает первое место по этому параметру бесхозяйственности. Тогда как, скажем, США, имея сравнимые с российскими уровни добычи нефти и природного газа, жгут «попутки» вдвое меньше.

Однако в целом, комментируя новую инициативу Минэкономики, можно лишь сказать: «Россия — не Европа». Российская Федерация — это северная страна, к тому же расположенная в центре самого крупного суперконтинента планеты Земля. У нас невозможно просто «взять и заменить» уголь, нефть и газ на солнце или ветер: в стране просто нет ни необходимой солнечной инсоляции, ни устойчивых и сильных ветров.

В российских условиях любое сокращение потребления минерального топлива, будь то уголь, природный газ или нефть, необходимо увязывать не с абстрактными «квотами» по выбросам CO2 или других парниковых газов, а с реальными потребностями населения и промышленности, которые являются не их прихотями, а условием банального выживания.

Отсюда следует простая рекомендация — уходить от слепого копирования западного подхода с «монетизацией парниковых газов». Ведь она присваивает стоимость килограмму углекислого газа, но при этом никак не учитывает, например, стоимость киловатт-часа электроэнергии или гигакалории тепла, за которые в наших северных условиях платят население и промышленность.

Кстати, в логике «глобального потепления» жечь попутный нефтяной газ даже лучше. Дело в том, что выбросы метана тоже влияют на парниковый эффект, при этот эффект у метана в 28 раз сильнее, чем у углекислого газа, а в 20-летней перспективе — в 84 раза! Сжег метан — подогрел планету, выбросил в атмосферу — вскипятил.

Вот от этого и хочется предостеречь Министерство экономического развития: чтобы его инициативы, направленные на борьбу с глобальными эффектами, которые скорее на руку России и ее жителям, не заморозили россиян. И, конечно, не развалили существующую структуру российской промышленности, приспособившейся к выживанию в условиях нашей северной страны.